[prost]

еще 14
А однажды я заметила ее на входе во дворец культуры, где проходил очередной сейшн. Видимо, моя мама (которая часто созванивалась со взрослой Василисой с просьбой образумить меня), попросила «проконтролировать» непутевую дочурку. Я случайно увидела ее у дверей, когда она говорила кому-то из «стариков» приглядеть за мной, представив родной сестрой (она вообще всем говорила, что я ее сестра). Эта забота тогда меня сильно растрогала.
На «поляне» у меня появилась новая подружка «Мотильда». Эта девочка была старше на пару лет, росла с бабушкой, то есть абсолютно бесхозной, и, разумеется, стала полной оторвой. Так как меня безудержно тянуло на дно, то из всех ниферов (а среди них было немало и довольно приличных людей, домашних) я, разумеется, выбрала самую скатившуюся приятельницу.
- Пошли аскать, - позвала как-то Мотильда.
- А что это такое? – не поняла я.
- Ну ты совсем отсталая, чтоли, - усмехнулась та, - ща научу, как денег заработать.
«Аскание» сводилось к выпрашиванию денег у прохожих. Мы подходили к незнакомцам с печальными глазами и просьбой «добавить мелочи на проезд». Таким образом удавалось заработать рублей по пятьсот за несколько часов, вызывая жалость – бешенные деньги по тем временам.
Однажды какой-то нетрезвый десантник, когда я клянчила у него мелочь, схватил меня за шиворот:
- Хули ты тельняшку-то надела, тварь малолетняя! Вот я служил, а ты че, совсем охуела, – тогда я разгуливала в подаренной каким-то панком дырявой тельняшке, край которой виднелся из-под пуховика, - а ну снимай быстро, не позорь!
Еле сумела вырваться! Мы с Мотильдой удирали, словно за нами гнался Сатана. «Заработанные» деньги неизменно спускались на алкоголь да батон с паштетом в качестве закусона.
Алкоголь вообще стал неотъемлемой частью моей жизни. Мне казалось, что он придает уверенности, делает меня остроумной и веселой. Без него я чувствовала себя не в своей тарелке, боясь подойти к обожаемому Вадику и вообще завязать хоть с кем-то разговор.
Однажды мои родители с братом уехали на пару дней к родственникам в другой город – там были похороны. Мне удалось увильнуть от поездки, сославшись на «важную контрольную». И Мотильда, разумеется, пошла кантоваться у меня с каким-то своим очередным другом, который был для нее чем-то вроде ручной собачки.
- Ты че с такой прической ходишь, еще и на лак ставишь, - назидательно говорила она, - настоящие-то панки на блевотину ставят. Давай тебе ирокез забреем, хоть на человека будешь похожа.
Я, конечно, была готова на что угодно, лишь бы быть «настоящим панком». Мотильда водила папиным бритвенным станком по моим вискам, выбривая корявенький ирокез.
Надо сказать, по части блевотины Мотильда была непревзойденным ассом: она страдала ботулизмом, и, сожрав целую сковороду жареной картошки, приготовленной мне мамой, сразу же все выблевала в унитаз. Эта субстанция и послужила фиксаотром, когда мы ставили ирокез. Мне было мерзко. Но куда деваться? Я же «настоящий панк».
На тусовке про Мотильду ходили ужасные слухи: что у нее уже десять абортов, что однажды она жестоко расправилась над одной хипушкой, изнасиловав ту горячей плойкой. Поэтому с ней никто особо не сближался, держась на почтенном расстоянии. Мне же она казалась совсем не злой девочкой, а просто заблудшей душой. Как раз то, что нужно – мне же хотелось окунуться в самую грязь, быть хуже всех в противовес моему недавнему послушному прошлому.
Так и проходили мои относительно спокойные будни, пока я не познакомилась с одной по-настоящему мерзкой девочкой. Эльза ее звали.