[prost]

— Я Лёньку поди уже лет тридцать знаю,-
миловидная старушка шептала кассиру, — да
и с женой его мы дружили. Она лет пять
назад умерла, он один остался. Он всю
войну прошел, до самого Берлина. А после
так военным и остался, разведчик он. В КГБ
до самой пенсии служил. Ему жена, его
Вера, всегда на 9 мая праздник устраивала.
Он только ради этого дня и жил, можно
сказать. В тот день она договорилась в
местном кафе, чтобы стол им накрыли с
шашлыком. Лёнька страсть как его любил.
Вот и пошли они туда. Посидели, все
вспомнили, она же у него медсестрой тоже
всю войну прошла. А когда вернулись...
ограбили их квартиру. У них и грабить-то
нечего было, что со стариков возьмешь. Но
ограбили, взяли святое, все Лёнькины
награды и увели ироды. А ведь раньше даже
уголовники не трогали фронтовиков, а эти
все подчистую вынесли. А у Лёньки знаешь
сколько наград-то было, он всегда шутил,
мне говорит, еще одну медаль или орден
если вручить, я встать не смогу. Он в
милицию, а там рукой махнули, мол, дед,
иди отсюда, тебя еще с твоими орденами не
хватало. Так это дело и замяли. А Лёнька
после того случая постарел лет на десять.
Очень тяжело он это пережил, сердце даже
прихватывало сильно. Вот так вот…
Зазвонил телефон.
— Разрешите обратиться, товарищ
полковник?
— Разрешаю, говори, майор.
— Все сделал как вы и просили. В
прозрачном пакете на крыльце банка лежит.
— Майор, я не знаю почему, но я тебе верю
и доверяю, дай мне слово офицера. Ты сам
понимаешь, бежать мне некуда, да и бегать-
то я уже не могу. Просто дай мне слово, что
дашь мне пройти эти сто метров и меня
никто не тронет, просто дай мне слово.
— Даю слово, ровно сто метров тебя никто
не тронет, только выйди без оружия.
— И я слово даю, выйду без оружия.
— Удачи тебе, отец, — майор повесил
трубку.
В новостях передали, что отделение банка
захвачено, есть заложники. Ведутся
переговоры и скоро заложников освободят.
Наши съемочные группы работают
непосредственно с места событий.
— Мил человек, там, на крыльце лежит
пакет, занеси его сюда, мне выходить сам
понимаешь, — сказал дед, глядя на мужчину
в темной рубашке.
Дед бережно положил пакет на стол. Склонил
голову. Очень аккуратно разорвал пакет. На
столе лежала парадная форма полковника.
Вся грудь была в орденах и медалях.
— Ну, здравствуйте, мои родные, —
прошептал дед... — Как же долго я вас
искал, — он бережно гладил награды.
Через пять минут в холл вышел пожилой
мужчина в форме полковника, в
белоснежной рубашке. Вся грудь, от
воротника, и до самого низа, была в орденах
и медалях. Он остановился посередине
холла.
— Ничего себе, дядя, сколько у тебя
значков, — удивленно сказал малыш.
Дед смотрел на него и улыбался. Он
улыбался улыбкой самого счастливого
человека.
— Извините, если что не так, я ведь не со
зла, а за необходимостью.
— Лёнь, удачи тебе, — сказал миловидная
старушка.
— Да, удачи вам, — повторили все
присутствующие.
— Деда, смотри, чтобы тебя не убили, —
сказал второй малыш.
Мужчина как-то осунулся, внимательно
посмотрел на малыша и тихо сказал:
— Меня нельзя убить, потому что меня уже
убили. Убили, когда забрали мою веру,
когда забрали мою историю, когда
переписали ее на свой лад. Когда забрали у
меня тот день, ради которого я год жил, что
бы дожить до моего дня.
Меня убили, когда меня предали и ограбили,
меня убили, когда не захотели искать мои
награды. А что есть у ветерана? Его награды,
ведь каждая награда — это история, которую
надо хранить в сердце и оберегать. Но
теперь они со мной, и я с ними не
расстанусь, до последнего они будут со
мной. Спасибо вам, что поняли меня.
Дед развернулся и направился к входной
двери. Не доходя пару метров до двери,
старик как-то странно пошатнулся и
схватился рукой за грудь. Мужчина в темной
рубашке буквально в секунду оказался возле
деда и успел его подхватить под локоть.
— Чо- та сердце шалит, волнуюсь сильно.
— Давай, отец, это очень важно, для тебя
важно и для нас всех это очень важно.
Мужчина держал деда под локоть:
— Давай, отец, соберись. Это наверное
самые важные сто метров в твоей жизни.
Дед внимательно посмотрел на мужчину.
Глубоко вздохнул и направился к двери.
— Стой, отец, я с тобой пойду, — тихо
сказал мужчина в темной рубашке.
Дед обернулся.
— Нет, это не твои сто метров.
— Мои, отец, еще как мои, я афганец.
Дверь, ведущая в банк открылась, и на
пороге показались старик в парадной форме
полковника, которого под руку вел мужчина
в темной рубашке. И, как только они
ступили на тротуар, из динамиков заиграла
песня «День победы» в исполнении Льва
Лещенко.
Полковник смотрел гордо вперед, по его
щекам катились слезы и капали на боевые
награды, губы тихо считали 1, 2, 3, 4, 5…
никогда еще в жизни у полковника не было
таких важных и дорогих его сердцу метров.
Они шли, два воина, два человека, которые
знают цену победе, знают цену наградам, два
поколения 42, 43, 44, 45… Дед все тяжелее и
тяжелее опирался на руку афганца.
— Дед, держись, ты воин, ты должен!
Дед шептал 67, 68, 69, 70...
Шаги становились все медленнее и
медленнее.
Мужчина уже обхватил старика за туловище
рукой.
Дед улыбался и шептал….96, 97, 98… он с
трудом сделал последний шаг, улыбнулся и
тихо сказал:
— Сто метров… я смог.
На асфальте лежал старик в форме
полковника, его глаза неподвижно смотрели
в весеннее небо, а рядом на коленях плакал
афганец.